Не всегда то, что существует в детской культуре, совпадает с той идеальной картиной, которую взрослые — родители и педагоги себе представляют, и которую они хотят претворить в жизнь.
В начале прошлого века эта «идеальная картина» представляла собой максимальный дидактизм всего, что окружает ребёнка с малых лет. Корнею Чуковскому приходилось долгие годы отстаивать ценность сказки как жанра, ценность небылиц-перевёртышей. Сегодня педагогическому сообществу она очевидна. Зато есть новые сомнительные тенденции в отношении педагогов и общества детскому фольклору. Говорят, в частности, о дегуманизации его посредством страшных историй и садистских стишков, о стремлении детей к смерти.
Насколько эти выражения оправданны, действительно ли следствием существования этих жанров являются настолько ужасные тенденции в детской культуре? Постараемся в этом разобраться.
Психология страхов в детском возрасте
Для начала надлежит определить, откуда вообще берутся страшные сюжеты в детском сознании. Для этого не хватит простого анализа текстов с точки зрения их литературной ценности: исследование жуткого детского фольклора происходит не только с точки зрения фольклористики, но и с точки зрения возрастной психологии.
Детское восприятие мира во многом мифологично: тому, что дети не могут объяснить, они выдумывают объяснения. У детей вплоть до среднего дошкольного возраста слабо развито самосознание, и реальное и фантазийное у них обыкновенно сосуществует, не разделяется.
Об этом пишет известная психолог М.В. Осорина в книге «Секретный мир детей в пространстве мира взрослых». Она же отмечает, каким страшным детям может казаться даже родной дом, когда в нём нет родителей.
Ребёнок чувствует себя беззащитным перед внешним миром, и боится нарушений его «границ», которые понимает по-своему. Даже тёмное пятно на обоях может казаться ему «дверью в иной мир», нарушением границы. Детям действительно свойственно эмоциональное переживание предметов, из которого в будущем в большинстве культур проистекает т.н. детский анимизм. По М.П. Чередниковой, реалии страшных рассказов как раз и «восходят к аффективно окрашенным первичным переживаниям младенчества».
Получается, если в младенчестве и раннем дошкольном возрасте какой-то предмет так или иначе приобретает резкую негативную окраску, далее переживания от этого впечатления могут быть выражены в детском творчестве.
К концу среднего началу старшего дошкольного возраста ребёнок начинает осознавать неизбежность смерти.
Мифологические объяснения перестают ограждать его от этого понимания. М.П, Чередникова выделяет в качестве психологической основы страшных историй страх смерти. Потому речь здесь идёт не о влечении к смерти, а о стремлении преодолеть страх перед ней. Не страшилки с элементами насилия, ведущего к смерти персонажа, заставляют детей о ней думать, но осознание неизбежности смерти заставляет детей рефлексировать эту информацию в такой форме.
Но что же дальше?
Издревле дети, взрослея, начинали пародировать привычный им фольклор, высмеивая собственное некритичное мышление, стремясь показаться старше. Намеренное снижение содержания, введение антиэстетических объектов на замену милым и добрым участникам детского фольклора — часть естественного процесса взросления, развития детского юмора. Будучи ещё маленькими, дети с радостью слушают, как «кошка в лукошке ширинку шьёт».
Вырастая же, они высмеивают текст из своего прошлого, превращая кошку в кикимору или вошь. Здесь они идут не наперекор взрослым, не наперекор морали и характерной для общества эстетике, но наперекор самим себе из прошлого, демонстрируют, что подросли с тех пор.
Психология страхов в подростковом возрасте
Нечто похожее происходит и с детскими страхами в подростковом возрасте. С подобной целью дети меняют в своём обиходе действительно пугающие их страшилки с жуткими развязками на снова сниженные, сведённые до бытового уровня. Страшный звук оказывается капающим краном, мертвец на кладбище справляет нужду, а рука, высовывающаяся из тёмного пятна на полу, принадлежит обезьяне, которая хочет выпросить у маленькой девочки банан.
Кажущиеся взрослым циничными, аморальными «садистские стишки» тоже играют не такую поверхностную роль, и могут оказаться важны для детской психики. В раннем возрасте детские представления о мире нарочно «гармонизируются», показываются с лучшей стороны, — и это разумно с точки зрения детской психологии: маленькому ребёнку нужно быть уверенным в том, что ему ничего не угрожает.
Однако, часто детские писатели грешат тем, что излишне гармоничную, невозможно тихую и размеренную жизнь изображают и в произведениях для детей более старшего возраста. Верить им бывает сложно. Обнаружившиеся с новым жизненным опытом страхи не решаются, поскольку не открываются явно и не проживаются, а настойчиво игнорируются. Потому страшные истории, а с ними и садистские стишки как форма юмора, помогают детям побеждать свои страхи.
В этих стишках эмоциональная составляющая сведена к минимуму, насилие является словно бы естественной частью их мира, оно гротескное и порой довольно графичное. Почему же дети смеются над такими стишками? М.П. Чередникова приводит исчерпывающий детский ответ: «Смешно, потому что не может такого быть». Смешной оказывается не ужасающая картина, не жестокость героев, но побеждённые страхи, оставшиеся в прошлом, как, скажем, и текст про «кошку в лукошке».
(Пока оценок нет)
Загрузка...
